Памяти ученого-востоковеда

Г. Генко

Из воспоминаний об отце

(А.Н. Генко в кругу семьи и друзей)

А.Н. Генко с женой и друзьями. Слева направо: Ф.А. Фиельструп, Е.М. Пешерева, О.Г. Бонч-Осмоловская, А.Н. Генко, Л.Б. Панек и Г.А. Генко на руках, дети Бонч-Осмоловских, Г.А. Бонч-Осмоловский. В квартире Бонч-Осмоловских. Из собрания Н.А. Генко. Фото ранее не издавалось.

В памяти близких отец остался человеком, для которого главным делом жизни была работа. Ей он посвящал дни и ночи. Будни семьи проходили под шепот: "Тише, папа работает". Специфический режим бытия не помешал, однако, обретению многочисленных знакомых и друзей.

Много лет отец был связан большой дружбой с Федором (Фридрихом) Александровичем Розенбергом1, длившейся до кончины Ф.А. в 1934 г. и запечатленной в записках и письмах на нескольких языках Запада и Востока, которыми друзья обменивались в дополнение к частым встречам.

Близкие отношения связывали отца с ФАФ-ом – Федором Артуровичем Фиельструпом2 [1: 40, 86,206; 2: 156-163] , а также с семьей Бонч-Осмоловских – Глебом Анатольевичем3 и Ольгой Георгиевной4. Вот они все вместе на поблекшей фотографии 1931 г.: ФАФ с супругой Еленой Михайловной Пещеревой5, Бончи с двумя сыновьями, отец и мать со мной на руках. Встречи этой компании сопровождались бурными политическими дебатами, особенно яростными между отцом и Г.А. Бонч-Осмоловским. Глеб Анатольевич, в свое время восторженно встретивший революцию, к середине 30-х годов уже признавал наличие "перегибов" в разных областях политики, но настаивал на том, что с главной идеей все нормально. Уверенность Бонча, что Сталину и его окружению неизвестно о происходящем в стране, вызывала со стороны отца ядовитые шуточки о "всевидящем". Подробности встреч описаны в статье Н.И. Платоновой о Г.А. Бонч-Осмоловском [3: 133-134, 139].

Показательно, что несмотря на различие воззрений по поводу политики партии и роли лично тов. Сталина в жизни страны, в ведомстве Ежова оказались оба спорщика. После выхода на свободу их взгляды не претерпели изменений – каждый остался при своих, и дебаты продолжались.

К числу друзей отца безусловно относился Заурбек Куразович Мальсагов6. В разговорах со знакомыми отец часто вспоминал самого Заурбека и других Мальсаговых – Дошлако7 и Тамару Тонтовну8. Часть членов этой семьи я разыскала в 1957 г. в Киргизии, куда ингуши были депортированы. В дальнейшем моя мать много лет переписывалась с ними.

В предвоенные годы наш дом нередко посещали сотрудницы Кавказского Кабинета ИВАН-а Ксения Александровна Ракитина9 и Людмила Филипповна Векслер10, приходившие всегда вместе. Беседы о служебных делах, угрожающей обстановке в стране и академических институтах перемежались с остросюжетными анекдотами, чаще всего в выразительном исполнении Векслер.

Всегда радостным событием было появление в доме Василия Ивановича Абаева11. Отец и Василий Иванович, поговорив о работе, обсуждали трагические события в Академии и малоутешительные новости с Кавказа. А меня Василий Иванович учил петь "Нам не страшен серый волк...". Уже после кончины отца Василий Иванович многие годы согревал вниманием и заботой нашу осиротевшую семью. Он скончался в 2001 г., пережив свой 100-летний юбилей, и до последних дней жизни поражал меня ясностью мыслей и душевностью.

С шутками и прибаутками прибегал к нам молодой, пышущий энергией Леонид Иванович Лавров12 и обычно радостно сообщал отцу: "Вот опять принес Вам работенку на ночь!".

С приходившими в дом знакомыми нередко заходил разговор о Марре и его учении. Отец часто повторял: "Николай Яковлевич был болен, тяжело болен". Неоднократно он зачитывал цитаты из творений учителя и спрашивал: "Разве мог такое написать нормальный человек?". Однажды Векслер стала декламировать стишки: "Не пищи ты, злой комар, там, за печкой русской, голос твой услышит Марр, примет за этрусский..." и т.д. Отец сказал: "Недуг Николая Яковлевича – повод для горького сожаления, но никак не ядовитых насмешек". В другой раз при обсуждении кого-то из приверженцев "нового учения" отец возбужденно выкрикнул: "Это не его собственное помрачение, а эксплоатация чужого в корыстных целях!".

В речи памяти Марра, произнесенной отцом в 1935 г. и впервые здесь публикуемой, медицинский аспект проблемы "нового учения" о языке естественно не отражен. Не позволили специфика жанра и любовь к тому Марру, который умер задолго до своей физической кончины.

Последний раз я видела отца 2 сентября 1941 г., в день его второго ареста. Охота за ним началась с утра. Дома не обнаружили. Ту ночь он провел на Васильевском острове (поближе к работе), затем пошел в Университет и в ИВАН. Вскоре, однако, его отловили и привезли домой. В квартире перевернули все вверх дном: проклиная обилие книг и бумаг; нагребли пару чемоданов. Я прижалась к отцу. Один из троих сказал: "Не плачь, девочка, папа скоро вернется". Отец подчеркнуто внятно произнес: "Моей дочери ваша ложь не нужна". Забрав отца и чемоданы, они ушли. Нам с матерью спуститься вниз не разрешили. Пока открывали окно, машина тронулась.

 

  1. Ф.А. Розенберг (1867–1934) – востоковед, сотрудник АМ–ИВ АН СССР (1902–1934), Яфетического института РАИМК (1919–1929), ИНБУК, Эрмитажа (1928). Член-корреспондент АН СССР (1924).
  2. Ф.А. Фиельструп (1889–1933) – востоковед, этнограф, сотрудник Русского музея. Погиб в тюрьме через несколько дней после ареста, выпив во время допроса крутой кипяток.
  3. Г.А. Бонч-Осмоловский (1890–1943) – археолог, антрополог, этнограф. Сотрудник Русского музея, ЛГУ (20-е гг.), ГАИМК-а и ГИМ-а (1930–1933). Был арестован и отбывал срок в Воркутлаге (1933–1936). В связи с запретом на проживание в Ленинграде и Москве работал на хуторе в Лен. Област и по договорам с издательством АН и Институтом антропологии I МГУ (1936–1941). С 1941 г. после снятия судимости – доктор исторических наук, сотрудник ИИМК-а; в эвакуации в Казани работал также в Институте физиологии АН и преподавал в Казанском пединституте и Университете.
  4. О.Г. Бонч-Осмоловская (1895–1975) – художник. Сотрудничала с Издательством "Детская литература" (20-е гг.), преподавала живопись в Домах пионеров (30-е гг.).
  5. Е.М. Пещерева (1897–1985) – иранист, тюрколог, этнограф, лингвист, специалист по Средней Азии, преподаватель ЛГУ.
  6. З.К. Мальсагов (1894–1935) – лингвист, литератор. Заведующий оделом народного образования Ингушской АО (1924–1925), директор Ингушского НИИ Краеведения (1930), Председатель Ингушского Литературного общества (1931).
  7. Д.Д. Мальсагов (1899–?) – литератор, сотрудник Горского Педагогического института, ученый секретарь Ингушского НИИ Краеведения.
  8. Т.Т. Мальсагова – преподаватель Чечено-Ингушского Педагогического института, жена З.К. Мальсагова.
  9. К.А. Ракитина (1909–1979) – грузиновед, сотрудник ИВ (1932–1938), ГПБ (1938–1941, 1943–1952), главный хранитель Отдела Востока Эрмитажа (с 1952 г.).
  10. Л.Ф. Векслер (1909–1965) – иранист-литературовед. Работала в ИВ, Гидрографическом управлении Ленинграда, Эрмитаже, ГПБ, библиотеках Военно-Морского музея и Института им. Лесгафта.
  11. В.И. Абаев (1900–2001) – научный сотрудник Института языкознания (1927–197?), заведующий кафедрой Северо- и Юго-осетинских педагогических институтов (1942–1944), научный сотрудник Ин-та языкознания РАН, доктор филологических наук (1962), почетный академик Российской академии естественных наук, действительный член Азиатского Королевского общества Великобритании и Северной Ирландии, член-корреспондент Финно-угорской Академии в Хельсинки, лауреат премии Коста Хетагурова.
  12. Л.И. Лавров (1909–1982) – этнограф, историк, сотрудник ИЭ, заведующий отделом Кавказа и Средней Азии МАЭ, доктор исторических наук (1967).

Литература

  1. Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Дело славистов: 30-е годы., М., 1994.
  2. Кармышева Б.Х. Репрессированные этнографы, Сост. и отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М., 1999.
  3. Платонова Н.И. Г.А. Труды семинара "Проблемы истории и историографии археологической науки". вып. 1, СПб., 1995.

 

Содержание